Страж - Страница 110

110

Надо сказать, ребята были крепко на меня злы, но колдун не только запретил им трогать пленника, но ещё и наорал на них:

— Это страж, идиоты! Вы совсем забыли, с кем имеете дело?! Или думаете, что если два дня он вёл себя тихо, то на третий не перегрызёт вам глотки?!

Так что я отделался лишь парой незначительных зуботычин, пинков и оплеух. Право слово, в иной ситуации я счёл бы это даже забавным — убивать собственных тюремщиков без всякого наказания, но чем ближе был Латка, тем меньше мне хотелось смеяться.

Мы подъезжали к нему по лесной дороге, минуя большую деревню у северного подножия холма, а затем начали взбираться наверх по серпантину, петляющему мимо вековых заснеженных сосен, до тех пор, пока слева не появилась внешняя замковая стена, сложенная из замшелых, красноватых глыб. Над головой хрипло каркало вороньё, хлопая крыльями и кружась над сторожевой башней. Мне хватило лишь одного взгляда, чтобы рассмотреть висельников на балке, торчащей из стены, и насаженные на колья головы разной степени подпорченности.

А затем я увидел и вовсе такое, что заставило моё сердце подпрыгнуть, а Пугало — отшатнуться и остановиться. Линия, часть огромной фигуры, была протянута поперёк дороги, сбегая вниз по склону лесистого холма. Не знаю, кто создал эту штуку, но она без всяких вариантов ограждала замок от любопытных душ и одушевлённых. Никто из них не мог проникнуть внутрь при всём желании.

Я оглянулся назад, на Пугало, оставшееся на границе. Оно неожиданно подняло руку, словно прощаясь со мной, и я улыбнулся ему. Возможно, у нас ещё появится шанс встретиться.

— Кто рисовал фигуру? — спросил я у колдуна. — Это работа стражей, не Ордена.

— На твоём месте я бы лучше помолился, — ответил тот.

Загудела труба на сторожевой башне, и мы, миновав подъёмный мост, въехали в большой, прямоугольный внутренний двор. Здесь нас встретил пожилой человек в дорогом кафтане и двое солдат с алебардами, в ало-чёрных мундирах расцветки маркграфа.

— Поздравляю, господин Вальтер, — сказал пожилой. — Вы удачно справились. Его милость уже ждёт вас.

Второй и Четвёртый повели меня следом за колдуном, через двор, к следующим воротам во второй стене. Пока мы шли лестницами, коридорами и галереями, я вспоминал всё, что знал о маркграфе Валентине Красивом из династии фон Дербеков.

Маркграфство, ранее являющееся независимым государством, вошло в состав Фирвальдена около семидесяти лет назад, испугавшись возможной агрессии Лезерберга. Номинально слившись с могущественным соседом, оно сохранило большую часть своей независимости и даже приумножило доходы, являясь, по сути дела, маленьким государством в государстве. Отец маркграфа Валентина, Карл, умер при невыясненных обстоятельствах, когда его сыну едва исполнилось пятнадцать. Странная смерть на охоте привела к регентству матушку Валентина, правившую следующие три года. Как говаривали, она была помешана на сохранении молодости, поэтому предпочитала питаться сырым мясом молодок из окрестных деревень, считая, что это дарует ей вечную жизнь.

Когда инквизиция наконец об этом пронюхала (всего-то для этого потребовалась вечность!) и решила нанести в Латку неприятный визит, юный маркграф тоже «узнал» о деяниях матушки, поэтому недолго думая приказал её задушить, а останки замуровать где-то в подвале. Инквизиция возражала против подобного самоуправства не слишком рьяно.

Следующие двадцать лет своего правления его милость немного повоевал на стороне Фирвальдена, немного попутешествовал и много-много творил мерзостей под защитой красивых стен. Говорят, что за два десятилетия он умудрился извести здесь чуть ли не тысячу людей из неугодных и провинившихся, но слухи, как это водится, остались лишь слухами.

Однако если хотя бы часть из них была правдой, то черти в аду уже подготовили для его милости крючья и гвозди, вскипятили масло и ждут с нетерпением его визита, приплясывая возле ревущего пламени. Ничего удивительного в том, что ему очень требовался бедняга Хартвиг, дабы избежать грядущей тёплой встречи.

По узкой стене, где в смердящей клети, подвешенной на цепи над пропастью, сидел ощерившийся мертвец, меня провели в башню, по серпантинной лестнице вывели на открытый всем ветрам балкон, с которого в соседнюю башню была перекинута галерея с резными колоннами и статуями безмолвных ангелов, коих не трогало обилие казнённых.

Опять начались коридоры, теперь уже жилые, тёплые, пахнущие цветами, дорогими благовониями и заморскими пряностями, с многочисленными тихими и старающимися быть незаметными слугами. На стенах висело множество картин, преимущественно отражающих религиозные темы, и совсем не было оружия или гербовых щитов.

В обеденном зале, куда меня привели, в трёх больших каминах ревело пламя. Возле накрытого стола лежали борзые, а несколько мужчин общались между собой, стоя возле высоких, украшенных витражами и зимними узорами окон. Молоденькие смазливые дамы шептались в уголке, а возле дверей застыли крепкие стражники в богатых ливреях и щегольских шаперонах.

Один из мужчин, невысокий, но крепкий, с красивым лицом, бросил на меня пронзительный взгляд и хлопнул в ладоши, привлекая внимание тех, кто находился в зале:

— Оставьте нас, господа.

Мужчины и женщины потянулись вон, отвешивая маркграфу поклоны и реверансы. Охранники вышли следом, закрыв за собой массивные двери.

— Ты не перестаёшь радовать меня, Вальтер, — сказал хозяин замка Латка. — Я доволен твоей службой.

110